Первый официальный мой выход «на люди» был 7 марта 2024 года – встреча с семьями погибших в СВО. Не ждала ничего, кроме боли, но подумала: чествуют погибших участников СВО, и сколько я могу держать сына в тени только потому, что мне больно? Спасибо организаторам, (администрации Советского района г. Махачкалы) за бережную, трепетную деликатность к нам, матерям и членам семей, потерявших своих сыновей в СВО; они не пиарились на нашем горе, они искренне нам сопереживали.

Я почувствовала себя своей среди утонувших в черных одеяниях женщин. Как та мать, что пришла к Будде за чудом – с просьбой оживить ее сына. Он согласился, если она принесет ему зернышко из дома, где не побывала смерть.

Как, оказывается, важно было мне увидеть, услышать и быть услышанной людьми, испытавшими МОЁ горе, чувствующими до самой тонкой струнки сердца то же, что и я. Мы плакали и рассказывали, рассказывали друг другу о своих мальчиках, о том, как ЭТО случилось, как мы узнали об ЭТОМ.

Никто нас не поймет так, как мы сами, мамы, потерявшие смысл жизни. Никому не объяснишь, не расскажешь, не переложишь ни на кого этот тяжкий груз… Да и не станет легче, потому что не поймет не потерявший… Да и не нужно, чтобы понял; пусть мы будем последними, кто потерял детей! Живым – живое! А мы были тут одним целым, говорили и плакали открыто, не боясь, чтоб облегчить душу.

О, эти бесконечные «если»! Словно чётки, мы перебираем свою жизнь, ищем причину в себе; перематываем прошлое, чтобы найти что-то, что могло бы предотвратить…

Удивительным для меня было и то, что истории наших погибших сыновей оказались практически идентичны. Один типаж – поведения, отношения к жизни, к обществу, к себе…

Я участник боевых действий 1999 г., майор милиции в отставке. В разгар боевых действий занималась документами, и очень скоро круг моих задач сузился до наградных материалов, а это в основном погибшие и раненые. Тогда, в 1999 году, в массиве прошедших через меня наградных материалов я обратила внимание на схожесть судеб погибших ребят. Это те, кому не всё равно, кто всегда готов нести ответственность за другого, прикрыть, защитить. Я тогда с удивлением открыла для себя силу статистики, обобщенной информации, которая позволяет высветить много потаённого, незначительного на первый взгляд… Сердце сжималось от боли, когда приходилось смотреть в глаза матерям, только что потерявшим сыновей, своих мальчиков, свою гордость, свое будущее. В этих потухших глазах все ещё теплились какие-то искорки надежды на чудо.

Разве думала я тогда, что окажусь на их месте?! Нам кажется, что наши дети вечны, они нас проводят и будут жить дальше. Нам так кажется, мы в этом уверены. И я была уверена…

С мемориальной плиты на нашем доме мой сын смотрит мне прямо в глаза, как и раньше, здесь, в этом же дворе, где он вырос. Он так любил этот двор, наполненный его эмоциями, детскими шалостями, крепкой дружбой! Позже даже работа оказалась по соседству, в Советском РОВД. Вадим мечтал, что и дети его тоже будут расти здесь, пойдут в школу из этого дома, пройдут дворовые университеты там, где взрослел он сам. У него был чрезвычайно развит отцовский инстинкт, ответственность за свою семью, за младших. Он опекал всех малышей, что оказывались рядом (они и тоскуют по нему больше всех), учил, нянчился и страстно желал своих детей, но судьба не дала, и это было его болью. В жизни самое важное – встретить своего человека, который будет вместе с тобой расти, станет соратником, мотиватором. Но это не его случай…

Он был в нашей семье тем, кто выстраивал традиции и правила, добрые, теплые. Установил в семье вечера без электричества. Накануне предупреждал, что вечер будет при свечах, что-то готовил – это он любил и готовил очень вкусно. Зажигались свечи, и мы садились ужинать. Столько, оказывается, информации накапливается друг для друга, сколько душевности и тепла! Мы так ждали этих вечеров!

Вообще, он родился таким, словно ему забыли стереть из памяти весь опыт прошлых жизней. Он долго, лет до 3–4, не соглашался со своим именем: «Меня не так зовут», – говорил он, пугая меня этим. Ему года два с половиной, он стоит, обняв мои колени, и снизу вверх смотрит в лицо моей плачущей подруге, которая рассказывает о своих злоключениях; и вдруг маленький Вадим погладил её по руке и сказал: «Так бувает, так бувает, не плачь, пройдет». Мы оторопели: настолько осознанно, по-взрослому он это сказал. Тогда он был слишком мал, чтобы воспринимать его всерьез…

А я?! Учила, воспитывала, сердилась, настаивала. И что?! Сейчас, каждую минуту, я понимаю, как сын был мудр и сразу, с рождения, спешил жить, очень торопился сказать, сделать, любить. Большое видится на расстоянии!

Он был проводником! Он излучал свет, веселье, движение, искру. Он обладал невероятной способностью консолидировать всех и вся вокруг, он источал идеи, как будто нереальные, а потом оказывалось, что он просто опережал время. Спорт, особенно футбол, был его страстью; везде, где бы ни оказывался, он сразу сколачивал команду. В Москве играл даже с самим Д. Песковым, руководителем пресс-службы Президента России. Мало играть,– так он писал статьи о футболе, делал прогнозы, анализ, снимал короткометражные фильмы и писал стихи.

У всех у нас по жизни своё амплуа, как футляр, из которого нам уже трудно выйти, а он себя, свою душу с детства изливал в стихах, и с возрастом они становились ёмкими, адресными, глубокими. Его стихи сейчас я читаю уже иначе, да, мы были «слепы».

Он был мой наставник, мой критик и куратор по жизни – лучший: «Мама, ты недооцениваешь себя», «Мама, ты должна это знать (научиться), без этого никак», «Мама, этот фильм надо смотреть…», «Мама, обязательно прочитай эту книгу», «Мама, у приличных людей голосовое сообщение не может быть больше минуты!» (откуда он знал? но знал же!). Он готов был отстаивать меня везде, но и критиковал беспощадно…

Выходных в период событий 1999 года нам, аттестованным сотрудникам милиции, не давали совсем, а поскольку у меня не было ни матери, ни, к сожалению, уже и свекрови, то дети «работали» со мной, оставить не с кем – время страшное. Вадиму, старшему, было уже 13, он очень помогал, здесь же делал и уроки, сюда сам приводил младшего брата из садика, ему доверяли там ребенка. Принести – отнести сводку, материалы, его знание компьютера, скорость набора текста меня очень выручали, а его начитанность помогала даже «оживлять» тексты: большой объём текстов меня «зашоривал», а его свежие мысли и образы из любимых его военных и исторических книг выручали.

Книги – отдельная его страсть, как и моя. Какое удовольствие обсуждать с ребенком, уже подросшим, школьную литературу, бестселлеры. Разный угол зрения, и хотя мы с Вадимом – люди одной плоскости, споры у нас были бурные. Вы любите Достоевского? Я нет, а Вадим любил и считал его чтецом душ. А вам нравится Фейхтвангер? Вадим его просто отторгал, а я им упивалась. Зато на Шолохове мы сошлись, и на Толстом, и на Носове, помните «Незнайку на Луне»? Я при нем раньше всех смотрела все топовые, значимые фильмы и читала самые бомбовые книги, которые широко известны стали много позже. Кто сейчас просветит и направит меня?

Раисат Хайбулаева

https://женщинадагестана.рф/node/15829